«Смой его, Боже. Смой его в потоп. Потоп».

Стоя в теплой кухне, миссис Хендерсон внимательно смотрела на часы. Мистер Хендерсон наконец-то вернулся домой. Без объяснений. Без извинений. И все же он дома. Поэтому она приготовила его любимое блюдо, в тысячный раз за последние пятьдесят лет. А он даже внимания не обратил. Ему было все равно. Миссис Хендерсон спросила мужа, не забыл ли он, какой сегодня день. Надеялась, что он вспомнит, как поднимал фату над ее прекрасным юным лицом. В первую брачную ночь ее рыжие волосы рассыпались по плечам. Она ждала, что муж вспомнит об их годовщине. Но он так и не вспомнил.

Потому что он тебя разлюбил.

Неумело, как в первую брачную ночь, миссис Хендерсон поцеловала мистера Хендерсона, но он ее оттолкнул. А когда муж сказал, что больше не желает с ней целоваться, она не выдержала и расплакалась. Выходит, она поцеловала его в последний раз, но сама еще того не знала и не запечатлела в памяти. Она отдала мужу пятьдесят лет. Миссис Хендерсон отошла к подоконнику. Посмотрела на свое отражение в стекле. Уродина, если хуже не сказать. Невидимка, пустое место. Молодость забрал муж, осталась только эта дряблая змеиная кожа, которую он ненавидел. Сейчас миссис Хендерсон дорабатывала последние месяцы до пенсии. Вот закончится учебный год – и у нее вовсе ничего не останется. Ни школы. Ни работы. Ни мужа. Ни детей. Будет прозябать в четырех стенах. Она почесала голову. Господи, привязался же этот зуд. Что за напасть такая?

Миссис Хендерсон стояла у мужа за спиной. Ждала: может, обернется. Может, заговорит. Но он знай отправлял в рот еду как ни в чем не бывало. За столом он тихонько чавкал. Боже, что за привычка. Отвратительная. Да еще постанывал, когда блюдо ему нравилось. Разве он не помнит, что рецепт ей пришлось выпрашивать у его матери? Разве не помнит, что красивая молодая женщина с великолепными рыжими волосами не жалела сил, чтобы научиться так готовить, а он чавкает себе и чавкает, как дворовый пес. Неужели он думает, что его дружки-весельчаки смогут побаловать его хоть чем-нибудь подобным?

Обернись же. Спроси, каково мне это терпеть.

Мистер Хендерсон не оборачивался. Миссис Хендерсон думала так громко, что не понимала, как можно ее не слышать.

Если возьмешь эту газету, я заставлю тебя вспомнить, как ты поднимал фату над моим лицом.

Мистер Хендерсон взял газету.

Отлично, ты взял газету. Давай, посмотри, как там дела у «Стилерсов», пока жена плачет у тебя за спиной. Ладно, знаешь что? Твоя жена больше не плачет. Заметил? Ты вообще имеешь хоть малейшее представление о том, что происходит у тебя за спиной? Думаешь, твоя серая мышка-жена только и ждет тех крошек внимания, которые ты называешь любовью? Просто обернись – и увидишь, какова на самом деле твоя мышка-жена. Обернись и поймешь: я не пустое место. Я, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ, КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА И, ЧТОБ ТЫ ЗНАЛ, ЗАСЛУЖИВАЮ УВАЖЕНИЯ.

– Дорогой? – нежно позвала миссис Хендерсон.

– Ну что еще? – вздохнул ее муж.

Тут он обернулся, и она кухонным ножом полоснула его по горлу.

Мэри Кэтрин проснулась в холодном поту. Температура больше не поднималась, но все тело ныло. По правде говоря, стало даже хуже. Появилась отечность. Суставы ломило. Груди стали чувствительными – не дотронуться. Зуд на руке просто сводил с ума. И подташнивало. Наверное, оттого, что вчера целый день она пролежала в постели, а потом заснула без ужина.

А может, виной всему был этот сон.

Он вернул Мэри Кэтрин на три дня назад. Когда еще не случилось тех ужасающих событий. Она присматривала за Кристофером. Нашла его в домике на дереве. Потом отправилась домой. Однако во сне она не фантазировала о шерифе, когда к ней пришли грешные мысли. Не брала, о ужас, в рот этот кошмарный агрегат Дага. Не просыпалась в домике на дереве, начисто забыв, как туда попала. Не приходила домой в восемь утра, когда родители, кипя гневом, поджидали ее в гостиной. И не сдавала экзамены два дня подряд с температурой тридцать девять, которую она заработала, просидев ночь в холодном домике на дереве. Во сне ничего такого не случилось.

Потому что ее остановила Дева Мария.

Во сне Мэри Кэтрин сидела у себя в комнате. Когда к ней пришли греховные мысли, она услышала тихий стук в окно. Мэри Кэтрин обернулась и увидела женщину, парящую в воздухе.

– Впусти меня, пожалуйста, Мэри Кэтрин, – прошептала незнакомка.

– Откуда вы знаете мое имя?

– Тебя назвали в мою честь, – ответила женщина.

– Я думала, меня назвали в честь Девы Марии.

Женщина не ответила. Она с улыбкой ждала, когда тайное станет явным. Мэри Кэтрин вглядывалась в ее лицо. На ангела вроде бы женщина не походила. Не напоминала ни живописные изображения, ни скульптуры, которые Мэри Кэтрин привыкла видеть в церкви. Губы не подкрашены. Волосы не уложены. Простая женщина. Небогатая, с чувством собственного достоинства. На одежде грязь из яслей. И все это взаправду.

– Прошу, открой окно, Мэри Кэтрин, – прошептала женщина.

Мэри Кэтрин подошла к окну и медленно отвела в сторону задвижку. Когда окно распахнулось, на ее ночную сорочку из белого хлопка обрушился морозный декабрьский воздух. От холода кожа покрылась мурашками.

– Вот спасибо. На улице такая стужа. И никто не захотел меня приютить, – прошептала женщина.

Дрожа, она опустилась в белое плетеное кресло. Мэри Кэтрин сдернула с кровати второе одеяло и протянула гостье. Та взяла руки Мэри Кэтрин в свои. Ладони женщины были ледяными, но по пальцам теплой волной пробежал зуд.

– Зачем ты здесь? – спросила Мэри Кэтрин.

– Я здесь для того, чтобы тебя спасти, Мэри Кэтрин, – был ответ.

– Спасти от чего?

– От адского пламени, разумеется.

– Да, умоляю. Что я должна сделать, чтобы не попасть в ад? – спросила Мэри Кэтрин.

Улыбнувшись, женщина разомкнула губы. Заговорила, но слов не было. До слуха Мэри Кэтрин донесся только плач младенца.

И на этом месте она проснулась.

Мэри Кэтрин села в кровати. Несколько мгновений в мыслях был только этот сон. Но потом нахлынули воспоминания обо всем, что она натворила. Как прокручивала в голове жуткие мысли о сексе. Как взяла в рот эту штуковину Дага. Как проснулась в домике на дереве и заспешила домой к родителям, которых огорчила, как никогда в жизни. Лицо Мэри Кэтрин горело от стыда. Ощущение рези в животе не проходило.

К горлу подступила дурнота.

Мэри Кэтрин бросилась в ванную. Подняла крышку унитаза и опустилась перед ним на колени, как перед алтарем. Ее сотрясали сухие спазмы, но рвоте неоткуда было взяться. На пустой желудок. Через несколько секунд тошнота отступила.

Остался лишь привкус.

Мэри Кэтрин достала из аптечки раствор для полоскания. Наполнила колпачок до краев и задержала во рту голубую жидкость, как поступал ее дед-ирландец с коктейлем «Виски сауэр», который позволял себе на Рождество. Ополаскиватель улегся во рту холодным голубым океаном.